Из воспоминаний Тамары Трофимович, которая девочкой видела, как в Горки пришла война, какие испытания пришлось пережить мирным жителям

«Мне часто вспоминается, порой и снится такой эпизод. Я мчусь на лыжах по горке, что облюбовала со своими сверст­никами в конце огородов, расположенных в моих родных Горках. Внезапно передо мной возникает колючая проволока, которой были огорожены эти самые огороды. Ее присыпало снегом, и не было видно. Внезапно почему-то колючая проволока показалась на высоте примерно полметра над лыжней. Еще бы мгновение, и я врезалась в возникшее препятствие. Но в последний момент я инстинктивно подпрыгнула и оказалась над проволокой и без последствий съехала с горки.

Если проводить аналогию с тем, что пришлось мне пережить в годы войны, то на ум приходит этот лыжный прыжок, на который пришлось использовать весь имеющийся ресурс неокрепшего организма и включать его запредельные возможности. Именно поэтому война мной воспринимается как преодоление немыслимо крутых испытаний.

Возможно, кто-то заметит: что она, девочка, примечательного могла совершить в годы войны? На фронте и в партизанах не воевала, в страшных и кровопролитных боях не участвовала. Не отрицаю. Но я, находясь в оккупации, видела и сполна прочувствовала всю жестокую, страшную изнанку войны. И считаю своим долгом рассказать обо всем этом.

День 22 июня 1941 года был обычным воскресным днем мирного города — ясным и безветренным. Ласково светило солнышко, ни один листок на деревьях и кустах, казалось мне, не шелохнулся. Ничего не предвещало страшной беды. Вдруг через открытую дверь я услышала женский плач. Вбежала в дом и увидела соседей, которые плакали вместе с моими мамой и бабушкой. Как оказалось, соседи собрались у нас послушать радио. Тогда оно было не в каж­дом доме. Когда я переступила порог дома, известный и любимый слушателями диктор Юрий Левитан заканчивал озвучивание сообщения Совинформбюро о нападении фашистской Германии на Советский Союз.

Все собравшиеся были в смятении, не знали, что предпринимать, как действовать.

Помню незабываемый ужас жителей горящего города. Тогда земля и небо были в огне и дыму.

Трудно было в этой ситуации нашей чисто женской семье. Сколько себя помню, мы жили втроем — представительницы трех поколений: мама, бабушка и я. Моего отца, Ефрема Тихоновича Карпеко, лесовода по профессии, арестовали во время массовых репрессий 1937 года, тогда он и умер. Так что на мужскую помощь нам во время тяжелых испытаний рассчитывать не приходилось.

Смятение, ужас и страх взрослых, напуганных началом войны, передавались и детям. Они плакали, дрожали, крепче прижимались к своим матерям, когда они уносили и уводили их подальше от эпицентра большого, всеобъемлющего пожара на окраину города. Здесь, на берегу небольшой речушки, нашли себе временное пристанище многие семьи.

Воздух все больше раскалялся. Способствовали тому не только жаркая погода, но и не прекращающиеся пожары. Некоторые семьи, спасающиеся от этого пекла, прятались в прибрежных кустах, погружались в воду. Другие же находили спасение в углублениях — обычных ямах и воронках, образовавшихся в результате взрыва бомб.

Как вскоре выяснилось, огонь уничтожил центр города, а также ближайшие к нему строения. Сгорел и дом, в котором жила наша семья. После пожара многие люди остались без крова, одежды, средств для существования. Многие дома специально поджигались по указанию местных властей, чтоб они не достались врагу.

Гитлеровцы захватили Горки 12 июля 1941 года. В течение трех последующих дней они оккупировали весь Горецкий район. Боясь новой непредсказуемой по последствиям встречи с захватчиками, наша семья решила немедленно покинуть Горки. Мы ушли вместе с другими, чтобы перебраться в расположенную поблизости деревню Шишево. Когда выходили втроем из города, по пути к нам присоединились знакомые и незнакомые горожане.

Жара тогда стояла невыносимая. Солнце нещадно палило. Люди шли измученные и удрученные, не позволяя себе лишние минуты на отдых. В руках у каждого из нас были маленькие узелки с небольшим запасом еды и воды, одежды — всего самого необходимого в пути. Над головами потерявших кров беженцев то и дело пролетали фашистские самолеты. Некоторые из них летели так низко, что можно было разглядеть лица летчиков и членов экипажа, сидящих за пулеметами. То и дело пулеметы начинали строчить. Тогда каждый спасался как мог.

Нашу семью и еще две других приютили в обычном деревенском доме. Спали мы, все беженцы, на полатях, не раздеваясь.

Вместе с местными жителями надеялись, что вскоре наши вой­ска разгромят фашистских захватчиков, отбросят их за пределы страны. Но шел день за днем, а ожидаемого события все не происходило. Более того, вскоре узнали, что завоеватели полностью захватили Беларусь и уже рвутся к Москве. Мы начали понимать, что значит грозное и страшное слово «война». Нашей семье, впрочем, как и другим, ничего не оставалось в этой ситуации, как вернуться в родные Горки. Нашелся здесь нам и временный угол для проживания. Место своего жительства впоследствии нам не раз пришлось менять. Наконец обосновались в двух комнатах пустующего дома, построенного до войны для семьи научного работника сельхозакадемии.

Не только мы, но и другие жители Горок голодали, вынуждены были как-то подстраиваться к тому порядку, который установили в городе завоеватели, добывать средства к пропитанию. В тех условиях пределом мечтаний для многих было устройство на работу, что гарантировало получение ежесуточно 200 граммов хлеба и половника супа. Для некоторых спасительным оказалось знакомство с рабочими кухни, что трудились в немецкой столовой. Моей бабушке, Ефросинье Сергеевне, тоже удалось познакомиться с такой женщиной. Звали ее Татьяной, а для меня она была тетя Таня. Она приносила нам из немецкой столовой толсто очищенную картофельную шелуху, специально срезанную таким образом, чтобы голодные люди могли ее пустить в дело. Бабушка соскабливала с очисток полоски картошки и варила их на воде без соли (ее у нас не было). Есть это блюдо нам приходилось без корочки хлеба. От такой пищи, которую мы называли супохлебом и принимали ежедневно, так как ничего другого в рационе не было, по прошествии нескольких дней у меня началась рвота, вздулся живот. Это привело к состоянию, когда нельзя было ни сесть, ни встать. Но бабушка заставляла меня есть ненавистный суп из картофельных очисток. При этом приговаривала: «Ешь-ешь, внученька, а то с голоду умрешь».

Будучи всегда голодной, я как-то поделилась:

— Мама, я бы больше ничего не хотела — только бы вдоволь поесть хлеба. Знаешь, сколько бы я его съела? Две, а то и три буханки сразу!

В военные годы мечта поесть вволю хлеба и вовсе оказалась несбыточной. К тому же я очень боялось яркого отблеска зажигательных ракет. До этого дважды они пролетали в сантиметрах около меня, когда я пряталась от бомбежки, едва не обожгли мне лицо. С тех пор я навсегда стала бояться всякого рода фейерверков и ракет. И еще я боюсь зарева пылающих костров. Потому что я была непосредственным свидетелем того, как фашисты и прислуживавшие им полицаи в домах заживо сжигали людей.

Как скотину захватчики гнали евреев в гетто для последующего уничтожения. Нередко по дороге хватали детей-одиночек, которых посчитали «юдами» (так они называли евреев). Однажды и я шла по улице, задумавшись о чем-то, и неожиданно для себя возле нашего сгоревшего дома была схвачена здоровенным фашистом, вместе с полицаями гнавшем евреев в гетто. Он сильно, до боли, сжал мою руку в своей пятерне и хотел уже втолкнуть в толпу понуро бре­дущих по улице евреев. Один из полицаев подбежал к немцу и громко сказал: «Рус, рус». Тем самым он давал понять моему обидчику, что я не еврейка, а русская. Буквально выдернул мою руку из лапы фашиста и посоветовал мне:

— Беги, девочка, быстро-быстро домой! И больше по улице одна никогда не ходи!

Кто спас мне жизнь, я так и не узнала. Как этот человек попал в ряды полицаев? Почему осмелился защитить меня? Эти воп­росы впоследствии часто мучили меня, но как я ни старалась, ответа на них так и не нашла.

В моей памяти навсегда останется страшная, кошмарная картина — виселица с повешенными в Горках партизанами.

Как-то в квартиры четырех­этажного дома, расположенного на территории академгородка (в нем в то время мы с бабушкой и мамой жили), ворвались немцы и полицаи. Всех жителей они выгоняли в сквер, располагавшийся неподалеку от нашего дома. При этом все получали строгое предуп­реждение: «Если кто-то не выйдет из дома и это обнаружится — расстрел на месте!»

Люди послушно собрались в сквере. Здесь на деревянной перекладине, прибитой к двум вековым могучим деревьям, были повешены два молодых партизана. На груди у них виднелись деревянные таблички с надписью «Я — партизан». Немцы и полицаи приказали собравшимся смотреть только на повешенных и при этом не отворачиваться. Ослушникам грозили дубинкой и расстрелом. Один из немцев, немного говорящий по-русски, комментировал страшную картину:

— Подобное ждет каждого, кто станет партизаном или будет помогать бандитам.

Долго нам тогда пришлось выслушивать и нравоучительные речи полицаев. При этом не позволялось никому, даже сильно уставшим детям, покидать место казни. Мы простояли так несколько часов.

Если бы я и хотела забыть место казни повешенных партизан, то не смогу этого сделать. Эта картина стоит в памяти всю мою жизнь. Перебравшись пос­ле войны из родного города в Минск, я постоянно бываю в Горках. Всякий раз прихожу в сквер академгородка, к месту казни партизан. Перед глазами до сих пор стоят их молодые лица, которые я не забуду, наверно, до последнего вздоха.

При приближении фронта к Горкам в один из осенних дней 1943 года временные оккупационные власти объявили о выселении жителей из города. Прежде чем дождаться благословенного часа освобождения предстояло пройти немалые испытания.

Немцы строго предупредили: если кто-то после отведенного срока останется в городе, то будет расстрелян на месте. Выбора у нас, как и у многих других семей, не оставалось. Тем более что оккупанты, как позже выяснилось, слово свое держали. Они впоследствии, когда вышло отведенное время, расстреливали тех, кто не подчинился их приказу

Многие семьи быстро собирались и покидали город с надеждой найти временное пристанище в какой-нибудь глухой деревеньке или ином месте и там дождаться прихода наших войск».

Покинув родной город, семья Тамары вернулась в Горки только после его освобож­дения. Находясь в беженцах, двенадцатилетняя девчонка не единожды смотрела смерти в глаза. Вместе со своими родными она стояла в шеренге для расстрела, но чудом спаслась. На себе испытала, что такое лагерь-распределитель, скитания, холод, голод, страх и видела нечеловеческую жестокость оккупантов по отношению к мирным людям. «Помните о войне и цените мир» — это пожелание ребенок войны адресует жителям суверенной Беларуси.

Материал подготовили Татьяна ЛОСЕВА,
заведующая музеем УО «БГСХА»
Ольга КИММЕЛЬ